Люди и общество

«Я так думаю!» Владимир Семенов «Мемориал»

Принципиальная позиция«Мемориала» – увековечивать память, создавать новые памятные знаки в честь того, что было. Мы не против того, чтобы создавался какой-то комплекс памятный, но, опять же, принципиально мы против того, чтобы, создавая что-то новое, разрушать старое. Ведь мы фактически разрушаем же… И, в общем, вот эта история с памятным знаком и с новым комплексом, она показывает, что товарищ Сталин живее всех живых, именно он живее всех живых, а не Ленин. Вот он – его методики, его подходы, все!

Мы сегодня в редакции «Самара today» встречаемся с Владимиром Михайловичем Семеновым. Я точно прочту расшифровку названия организации, которую он представляет – «Добровольное историко-просветительское, правозащитное, благотворительное общество Самары «Мемориал». Понятие мемориал у многих ассоциируется с освобождением духа, с освобождением правды, сталинских репрессиях и в том числе в Самаре. Не так давно была очередная годовщина, День политических заключенных и в этот день в парке Гагарина был открыт новый скульптурный комплекс под названием «Спас». Предварительно был вывезен в неизвестное место памятный знак.

— Бывший памятный знак.

Бывший памятный знак, к которому приходили ежегодно десятки, а иногда и сотни людей для того, чтобы отдать дань уважения своим погибшим предкам, это было единственное материальное место, могилы их не найти, сюда хотя бы можно был придти, постоять, помолчать и поплакать.
И вот когда накануне этого дня камень исчез, в городе поднялась сильная, нервная волна, многих это возмутило, сам факт — с мемориальными вещами так не поступают – нельзя взять и вывезти на экскаваторе, или что-то с ними сделать. И потом началась другая волна, начали говорить: «Да не волнуйтесь, все хорошо, все будет восстановлено, все будет возвращено, так, как положено». Но все это было сделано не так. И все это было сделано совсем по-другому и, как написал в интернете один из участников правозащитной акции, так получилось смешно, что в День защиты политзаключенных правозащитники открыли плакаты, требуя соблюдать права человека и Конституцию и за это был арестованы.

— И требуя свободу политзаключенным.

И требуя свободу политзаключенным! Представляете, какой абсурдный парадокс сложился в наше время. Вот это, как бы итог разговора, который мы сейчас начнем, а начнем мы с того, что один человек сказал очень правильно, что, открыв новую скульптурную композицию на месте памятного знака, власти создали памятник себе и своему времени, но совсем это не имеет ничего общего с тем, о чем говорилось в начале. Вы согласны?

— Я более того могу сказать, ну, конечно, с этим нельзя не согласиться. Я могу добавить, что, в принципе, и о чем я и говорил, что, к сожалению, гоняясь за внешней атрибутикой, то есть создание неких символов, власти сознательно, или не сознательно, но поступают по методике того времени, против которого они якобы создают памятные знаки.

В данном случае – данный комплекс. Он, якобы, установлен в честь памяти жертв политических репрессий, сталинских репрессий причем, сталинских, подчеркну, это очень важно, а в итоге получается, что его установка и продвижение вперед были проведены тоже по методикам именно того времени, когда и действовал тот человек, жертв которого мы сейчас вспоминаем.

Вот смотрите, первое: сейчас уже общим местом стало, что пренебрежение общественным мнением было, то есть, когда нужно было что-то продвинуть, несмотря ни на что это продвигали, выдавая какую-то, конечно, благостную картину, но, в принципе, это было. Что мы видим здесь? Общественным мнением пренебрегли полностью! Я принес документы, я их покажу, из которых видно, что «Мемориал» не только продвигал идею увековечивания памяти жертв политических репрессий, но за счет тех средств, народных средств, которые поступали на наш счет, мы же его и оплачивали.

Есть документы, есть платежка…

— Да, вот платежка.

…девяностого года, оплачивало изготовление общество «Мемориал» вот этого памятного камня.

— Я не говорю, там может быть еще какие-то средства были, мы перечисляли на счет горисполкома тогдашнего, но то, что народные средства в этом памятном знаке есть, это вот документально доказывается. И нас не то, что не пригласили, нас ни на какие конкурсы не приглашали, то есть вообще никуда. Нас каждый раз ставили перед фактом, что вот происходит то-то и то-то. Это вот первое – пренебрежение общественным мнением. Ну, а то, что, создавая что-то новое, разрушают уже старое…

До основания.

-…да, так это уже само создание, водружение этого комплекса, оно как раз и показывает, что это именно так.

Аналогия. Я не говорю, что памятный знак – это величина соизмеримая, например, с храмом Христа Спасителя, скажем, с нашим Кафедральным собором, который был на площади Куйбышева, ну, тогда не Куйбышева, а на Соборной площади был, но аналогия-то полная, по сути, то есть – разрушено, разрушено прежде созданное, поставлено новое.


Тут я хочу подчеркнуть, что мы-то, в принципе, в «Мемориале», именно принципиальная наша позиция – увековечивать память, создавать новые памятные знаки в честь того, что было. Мы не против того, чтобы создавался какой-то комплекс памятный, но, опять же, принципиально мы против того, чтобы, создавая что-то новое, разрушать старое.

Все говорят: «Да камень, да вон он, на складе лежит, иди, забирай его!». Люди с девяностого года приходили туда и в общие дни и каждый по своим датам, приходили просто постоять, поплакать, помолчать, у многих действительно неизвестно еще где родственники похоронены, они туда приходили, как к какому-то символу, символическому месту. Разрушили-то вот что!

И, в общем, вот эта история с памятным знаком и с новым комплексом, она показывает, что товарищ Сталин живее всех живых, именно он живее всех живых, не как у Маяковского, что «Ленин живее всех живых», а Сталин! Вот он – его методики, его подходы, все!

Администрация, может, и не рада этому, но это настолько уже въелось, что они действуют по тем шаблонам, которые им преподаны и за многие десятилетия административной работы внедрены именно в административный обиход. Они, может быть, и хотят, это отдельный вопрос, хотят, или не хотят от этого избавиться, но, может быть, кто-то и хочет, но оно уже как дыхание, настолько им свойственно, что они действуют именно так, как действуют.

Я хочу еще обратить ваше внимание, вы-то, конечно, это заметили, что это не может быть, все то, что произошло в эти дни в Самаре, — оно не может быть случайным явлением, либо желанием каких-то конкретных людей, ясно, что это целенаправленная работа, которая проводилась достаточно сознательно. И в интернете очень активно развернулась деятельность так называемых троллей. Троллинг пошел, когда начали говорить – а был ли вообще, были вообще в парке Гагарина могилы, были ли там расстрелы политических заключенных, а, может быть это все сказки, а, давайте, проверим, а, давайте, посмотрим. А кто это видел, а кто это знает? Не понимая того, что не это главное. Пусть даже, я скажу, может быть такую дикую вещь, я не знаю, может быть там действительно, именно в этом месте не расстреливали, но в этом месте двадцать лет стоял памятный знак, куда люди в минуту скорби приходили со своим горем. Уже одно это делает это место святым, торжественным, важным в жизни людей, горожан.

И тролли очень активно начали забалтывать эту тему, говорить о том, кому это надо, а зачем это надо, забывая, вот я хочу, чтобы вы об этом сказали, самую вещь, что общество «Мемориал» вообще не фигурирует никак. Есть некое общество «Реабилитация», я ничего не хочу сказать…

… «Реабилитация» в которой наверняка люди работают достойно и не об этом речь, но постепенно под понятием общество «Реабилитация» было заменено понятие общество «Мемориал». И, причем, это работа велась достаточно давно, как я понимаю?

— Она действительно велась давно. Сначала без «Реабилитации», потом она была создана, но давайте постепенно. Собственно вот этот процесс отодвигания «Мемориала» куда-то на обочину, он начался практически сразу, как только были созданы официальные комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий. Была создана вертикаль, появилась официальная властная структура, во всех органах, начиная с самого верха до муниципалитета.

Которая дистанцировалась от «Мемориала».

— Нет, которой за деньги было поручено делать ту работу, которую мы делали бесплатно.

Понятно.

— И сразу же пошел процесс притягивания всего, что сделано, уже на себя, ну, а там, если кто-то где-то копошится, ну, он пусть копошится, мы его не видим. Скажем, я принес сегодня одно из первых интервью, которое было дано председателем этой комиссии , городской комиссии, Грабарем, именно по поводу деятельности, связанной с некими мемориальными, подчеркиваю, не «Мемориальскими», не нашими, общественными, а мемориальными, в плане городской памяти о тех событиях. Вот он говорит, что проводятся определенные мероприятия, общественность в этом тоже принимает участие. Мы с Виктором Даниловичем Садовским, покойным, откликнулись на это интервью, что, мол, извините, это общественность не то, что принимает участие, а она это начала. Она начала, когда не было еще ни комиссии никакой, вообще, мы были одни. Мы и приглашали власть, у нас не было такого понятия, как противопоставление власть-общество, мы работали.

Все делали вместе.

— Да. Я хотел бы, я, в общем-то, пользуюсь всегда случаем, чтобы отметить работу тех должностных лиц, которые в то время в городе занимались. Они, кстати, тоже делали бесплатно, им дополнительную нагрузку навесили и они, как были зампредседатели, только один зампредседатель облисполкома, это Валентин Степанович Романов и Раиса Петровна Мартынова – зампредседателя горисполкома, Самарского. Вот у них, как дополнительную нагрузку поручили курирование мемориальных вопросов и они этим занимались. И вот между нами, у нас, не было противопоставлений, мы делали общее дело, такое вот впечатление было, что делается общее дело, что нужно увековечить память жертв политических репрессий, нужно помочь им материально и у нас, не дожидаясь, когда, тогда всесоюзный, потом всероссийский законы были приняты, у нас в области свои были приняты акты о помощи жертвам политических репрессий, в городе были специальные постановления, горисполком вынес.

Это проходило задолго, как были приняты, узаконены вот эти комиссии. Более того, первый-то митинг, состоявшийся в октябре 91 года, он фактически был посвящен не только Дню памяти жертв, вообще это неправильное название – День политзаключенного, он был, с 74 года пошел.

Да, да.

— Но его уже, видите, даже день получил такое название, чтобы было поглаже так, немножечко. Так вот, мы же отмечали пятидесятилетие расстрела в Самаре военачальников крупных, в октябре сорок первого года они были расстреляны, в Самаре, где похоронены тоже неизвестно, но факт остается фактом, документально установленным, что они были расстреляны. Вот в девяносто первом году мы отмечали эту дату скорбную, приезжали сюда, к нам, их родственники оставшиеся из Москвы. Кстати, и с комендатурой города договорились, здесь войска прошлись маршем, по этой полосочке, вдоль этого памятного знака, нормально было. Ну, и после этого, мы читаем с Виктором Даниловичем это интервью, в котором, ну «общественность тоже принимает участие», тоже!

И вот с этого, первого шага, пошли разговоры о том, что пора на месте памятного знака ставить некий комплекс мемориальный. И мы каждый раз вылезали, как услышим что-то в печати, причем в печати мы узнаем, нас, мол, это не касается, «вас здесь не стояло», как говорится, нас здесь не стояло. Мы узнаем, что кто-то намеревается ставить некий памятный знак, вернее, комплекс и мы начинаем доказывать, что неплохо бы сохранить то, что было и нам раз за разом отвечают, что: «Да, ничего, вы не волнуйтесь, все будет сохранено!». Вот, кстати, я обещал принести официальные ответы, они тоже есть, эти официальные ответы. Я для показательности что ли, принес более поздние, 2002-2010 и везде смысл ответов, не то, что смысл, а просто текстуально показано, что ничего сломано не будет. Причем, я уже не говорю о том, что комплексы вот эти, вернее, конкурсы на создание и заказчиками на создание вот этого памятного комплекса, выступает кто угодно, только не «Мемориал».

Ну, отодвинули, конечно.

— Выступает Волжское казачье войско, выступает «Реабилитация» вновь созданная, а нас ставят перед фактом. Но мы, как бы сказать, на это уже не обращаем внимание, исходим из того, что главное, чтобы дело делалось. Мы пытались, до последнего времени добиться того, чтобы что бы там ни создавалось, но чтобы было оставлено.

Тут следует еще сказать о том, что в той же Москве, на Лубянской площади, у Соловецкого камня, проходят каждый год встречи людей, читают фамилии погибших. Ведь никому в голову не придет говорить о том, что здесь никого не стреляли, никого не хоронили…

— То есть, на площадь не выводили.

…да, здесь ничего такого не было. Все понимают, что это памятное мемориальное место, которое именно место такое, точка отсчета.

— Причем, Александр Васильевич, я попрошу прощения, хорошо, что вы про этот камень заговорили. Необходимая ремарка. На мой взгляд, я, скажем так, я не специалист, не искусствовед, но, имея в виду, что расстреливались-то люди не одной конфессии и не одной национальности, на мой взгляд, такие отвлеченные геометрические фигуры. Типа камень, что-то такое…

Ну, да, более нейтральное.

-…да, вот памятный знак, куб, он больше отвечает тому, чтобы увековечить память каждого, каждой нации, каждой конфессии и никому при этом не повредив.

Не выделяя.

— Не выделяя никого, за счет того, что он отвлечен, позволяет каждому человеку придти к этому месту и сфантазировать некий свой образ, свойственный данной религии, данной национальности, образ печали. И он стоит и у него все нормально. Когда человек приходит сейчас, я опять же, я не критикую, но мне кажется, памятник выдержан все-таки в определенной, в одной традиции. А что делать другим?

Ну, это, видимо, мало кого волнует. Вот вы знаете, что меня еще поразило в этом информационном потоке, который был накануне этих всех событий и активность этих троллей, которые… Один человек, я помню эту ссылку, который опубликовал какие-то материалы, что «Госдеп финансировал общество «Мемориал», ну, в смысле, американские спецслужбы. Он говорит: «Ну, вот, вы же видите!». Так вы, получается, американские шпионы?..

— Я опять же, прежде, как в том анекдоте, «прежде, чем говорить про Испанию, я расскажу про Италию». Я выскажу принципиальную нашу позицию на этот счет, ну, по крайней мере, мою. Я считаю, что откуда деньги – это очень важная составляющая и общественность имеет право знать откуда, во-первых. Во-вторых, имеет право менять свое отношение, в зависимости от того, откуда деньжата поступают, источник финансирования, на мой взгляд, это важно. Но после этого, я могу сказать про нас. В наше общество никогда, просто никогда…

Ни одной копейки.

-… ни одной копейки, из-за рубежа не получало. Почему подчеркиваю из-за рубежа? Дважды, скажем, про административные поступления я сейчас промолчу, я напомню, что на наш счет поступали пожертвования на памятник, которые мы и использовали.

Реализовали.

— Да. До тех пор, пока не грянул кризис и у нас часть средств просто не исчезла, а так мы их использовали по назначению. И еще одно. Было у нас два поступления от администрации, причем, администрация направила нам целевым назначением три, это еще тогда, когда у нас три нуля не отрезали, то есть 3 и 5 миллионов, два поступления было на наш счет, причем целевым назначением, на оказание помощи…

Конкретным людям.

— …людям, да. И здесь тоже своеобразный подход администрации, который мы опять же отметили в своих выступлениях в прессе. Мы говорим о том, что мы, конечно, использовали эти деньги для того, чтобы людям помочь. Мы все их отдали именно по назначению.

Понятно.

— Но в данном случае для нас важно и подход администрации. Они ведь не спросили нас, а сможете ли, а есть ли у вас структура для того, чтобы осуществить это все? И то, что мы оказывали помощь кому-то, мы же это тоже делали, вот мы, члены общества «Мемориал», мы-то делали это бесплатно, мы делали это в свободное от работы время.

Ну, да. Причем, делали то, что должно было сделать государство.

— Они-то нас не спросили: « А, может, слушайте, скажите кому и мы сами им разнесем? У нас для этого есть официальные структуры, все». В этом плане, поэтому, Александр Васильевич, я совершенно четко, не отводя глаза в сторону, могу сказать, что «Мемориал» никогда в своей деятельности не занимался оплачиваемой работой, ни из своих, местных источников, ни, тем более, из забугорных. У нас в полном смысле добровольная организация, если можно так сказать, добровольческая. Одни добровольцы. Мы каким-то образом зарабатываем на хлеб свой насущный, а в свободное от работы время пытаемся…

Выполняете общественный долг.

— …да, раньше более активно, сейчас менее активно, но вот так. Так что, в этом плане мне нечего скрывать, нечего стесняться. И, я думаю, нашему Самарскому «Мемориалу», мемориальцам, тоже в этом смысле, даже в рамках того закона, который принят, нет оснований для того, чтобы называть нас какой-то агентурой. Мы местные.

Понятно. И я еще хотел бы, чтобы вы два слова сказали о возмутительном, с моей точки зрения, явлении, когда подвергается сомнению все. Сейчас ведь такая свобода, что можно написать что угодно, но мы же понимаем, что это делают люди осознанно, выполняя какое-то задание. И даже бросается тень на саму «Белую книгу памяти». Начинают говорить: «Да что там за память, да что там за люди, откуда их столько много набралось? У нас столько репрессий-то не было! И кто сказал, что погибло двадцать миллионов?». И так далее. Понимаете? Делается попытка бросить тень на все то, что было сделано в начале в обществе, когда шло очищение и желание вернуться к моральным ценностям и сейчас активно это все разрабатывается.

— В принципе, давайте тогда начнем немножечко с начала нашего разговора, по поводу того, а что же есть в парке Гагарина? В общем-то, и действительно, в интернете я прочитал упреки, как-то косвенно они и в наш адрес были, в адрес «Мемориала», что нужно возбуждать уголовное дело, проводить раскопки и так далее. Я совершенно согласен с тем, что высказано по поводу того, что нужно, но мы вот эти разговоры читаем, или эти посты читаем сейчас, в 2012 году, мы действовали в 1990 году. Мы действовали теми возможностями и в тех условиях, какие у нас были. Мы тоже ставили вопрос о том, что, действительно, для того, чтобы убедиться в том, что здесь есть что-то…

Захоронения.

— …да, захоронения, нужно произвести то, о чем говорилось. Что нужно, во-первых, возбудить уголовное дело, в рамках этого уголовного дела произвести эксгумации, то есть раскопки произвести и тогда бы речь шла о том, чтобы захоронения узаконивать и делать фактически на месте, в парке, в детском парке, своего рода мемориальное кладбище. Мы добивались узаконивания, в данном случае не узаконивания места захоронения, а добивались увековечивания памяти. И, в общем-то, нам действительно было не очень важно…

Была другая задача.

— …ставить это на могилы, непосредственно на могилы, или просто поставить некий символ того, что было.

Конечно.

— Но, тем не менее и, кстати, если кто-то критикует «Мемориал» со ссылками на вот эту статью с использованием слов Куренева, то там обратили бы внимание на то, что он там говорит. Я подчеркну – не расстрелов, а захоронения, то есть, туда привозили и захоранивали. Все это происходило в рамках комиссии при горисполкоме, в которую члены «Мемориала» входили не в качестве руководителей, которые бы диктовали волю свою, которые бы сказали, например, прокурорским работникам: «Так, возбуждаем уголовное дело, проводим раскопки, срок такой-то, выполнить и доложить!». Мы что-то инициировали и получали, опять же, после того, как и все свои усилия приложили в этом направлении, получали некую составляющую, которая, в конечном итоге, выразилась в том, что решили создать памятный знак вот этот, без раскопок.

Если они упрекают нас в том, что у нас что-то не получилось, как говорится, мы сделали все, что могли, придите, сделайте лучше. Более того, и помогать будем, чтобы не ходили по другим, используя уже наш опыт. Это несомненно так, действительно, нужно, чтобы определенный пласт документов стал достоянием широкой общественности, именно для того, чтобы разговоры по поводу того, было-не было, прекратились.

Потому, что, кроме раскопок и работы с документами, мне-то, я не могу слово «повезло» использовать, потому что речь-то идет о том, что я в течение многих лет работаю с людьми, которые через это прошли. То есть, прошли они, прошли их родственники, прошли знакомые. У меня лично, моей персональной неуверенности в том, что это было, нет. Я уверен, что это действительно так. Грубо говоря, столько свидетелей того, что это было, прошло перед моими глазами, что мне дополнительных доказательств не надо.

Но, просто я считаю, что не у всех такой опыт есть, как у меня, а когда были бы раскрыты документы, когда были бы проведены определенные раскопки, то это бы дало общественности определенные знаки, что это действительно подтверждение, это было бы действительно доказательством того, что это было. Я думаю, что когда тормозили процессы раскопок на первом этапе нашей деятельности, более того, нас отодвигали от доступа к документам, к первичным документам, к подлинникам архивных дел на последующих этапах, я думаю, что это все-таки звенья одной цепи и цель их в том, чтобы в конечном итоге вот этой уверенности общества в том, что было, вот этой уверенности не создавать, чтобы всегда была возможность сказать: «Да, слушайте, ничего же, никто же подлинников не видел!». Они не будут говорить, что они их сами не показали, просто, не видел же. Раскопок не делали? Не делали. Ну, и…

То есть, полумеры во всем.

— Да, полумеры во всем!

Владимир Михайлович, спасибо. Я хочу завершить наш разговор сегодня, может быть, вот еще одним таким небольшим воспоминанием, потому что мы с вами знакомы, страшно даже сказать сколько лет, да? И мы с вами активно участвовали в общественной жизни, каждый по-своему, все время, предперестроечное время, для возвращения исторического наследия.

— В параллельных советах сидели.

В параллельных советах. Вы были депутатом Куйбышевского городского совета, еще Куйбышевского.

— А потом Самарского.

Да. А я был депутатом областного Совета. И вместе наши Советы приняли решение о возвращении исторического имени городу. Вы помните тот воздух перестройки, незабываемый? Когда страна вздохнула и начала идти к своим истинным корням в поисках смысла, национальной идеи, перспективы развития. И вот сейчас все это движется не совсем так, как мечтали и надеялись мы. Но мне кажется, что историю ведь переписать нельзя, как кому бы-то этого ни хотелось?..

— Я когда готовился к нашему разговору, я пересмотрел еще статьи, в том числе и статьи мною написанные. И вот в одной из статей, посвященной тому, что на этих памятных мероприятиях, которые проводит администрация, бывшие зэки как стояли на линейке, так и стоят. А на трибунах по-прежнему те, у которых сквозь пиджачки звезды просвечивают, то есть, как гражданин начальник стоял впереди, так он там, впереди и стоит, а зэк как стоял на линейке, так он здесь и стоит.

Я, в принципе, говорил о том, что, к сожалению, тот процесс, который у нас называется перестройкой, фактически был процессом передела собственности и власти. Некоторые говорят, о преобразовании власти в собственность, но я-то считаю, что и собственность получили, которая была государственной, не скажу, что общенародной, но, тем не менее, она использовалась для определенных общих целей и власть получили, не теряя того куска собственности, который они получили.

Поэтому первоначальный этот романтизм, он, конечно, при взаимодействии, особенно в рамках этих комиссий, у меня он достаточно быстро улетучился. Вот это понимание того, что пришло, сейчас оно только закрепляется.

А, кстати, процесс, который опять же идет в рамках сталинских традиций, процесс вытравливания памяти уже о том, что была такая организация, как «Мемориал», он идет, причем идет и с использованием вновь созданной организации «Реабилитация».

Вот посмотрите, я ведь не зря принес ряд статей, которые говорят несколько пошире о нашей деятельности, чем о создании памятного знака. Нам довелось еще одно место отметить, там действительно захоронения, то есть это кладбище. Кладбище на Гавриловой поляне, рядом с одной из зон. И недавно встречаю, год назад, как раз посвящена она была тоже, приурочено это интервью в «Самарской газете» к Дню памяти жертв политических репрессий и вот председатель организации «Реабилитация», Шмаков Александр Петрович, говорит в своем интервью: «Мы установили памятный крест». Ну, я-то знаю, что это ни он, ни кто бы то ни было из его нынешнего окружения, этого не делал. Вот эта статья. В ней, опять же, Виктор Данилович Садовский, я думаю, покойный, к сожалению, ныне, который перечисляет всех, кто там был, вот, снимки публикуются. И более того, отсюда видно, что ни Шмакова, никого там близко даже не стояло, более того, в книге, которую они издали на деньги администрации города, сам Шмаков указывает, что фактически крест поставлен, он там мою фамилию называет, зачем ему понадобилось говорить, что «это мы поставили«?

Ну, это подмена понятий.

— Подмена понятий. Мы, опять же, в данном случае, я считаю так: главное не предаваться этим эмоциям, что, мол, как же, нас забывают, нас отпихивают куда-то? Я всегда говорил и говорю, что у человека, который реальной правозащитной занимается, который реально защищает права людей, не просто от кого бы-то ни было, а от злоупотреблений власти, власть всегда будет стремиться этих людей отодвинуть, задвинуть и сказать, что их нет, поэтому…

Не сдаваться.

— …да, поэтому наша профессиональная задача состоит в том, чтобы делать, несмотря на то, что к тебе так относятся. А к тебе так и будут относиться и более того, если ты хорошо работаешь, то именно к тебе и будут так относиться, а если нет, то, пожалуйста, ты лучший друг.

Поэтому то, что нас хотят задвинуть, это своеобразный комплимент. Я в нынешних условиях иного и не предполагаю, но это уже, как говорится, на войне, как на войне, это работа наша такая. То, с чем мы боремся, победить раз и навсегда нельзя. Это было сказано еще Кеном Кизи в романе «Пролетая над гнездом кукушки» — то, с чем мы боремся, победить раз и навсегда нельзя, то есть, нужно бороться, пока хватит сил, ну, а потом твое место займет кто-то другой, так что вот так.

Спасибо.

———————-

***

По теме

Back to top button