Жизнь

«Я так думаю!» А.Волошин, руководитель банка (1,2)

Финансовый ликбез. Банкир А.Волошин делится своим пониманием сутуации в экономике России, Самарской области; о санкциях Запада; о продовольственной зависимости страны; о банках, больших и малых; работе и жизни не «понятиям», а «по правилам». Вся жизнь сейчас пронизана информацией о платежных системах, ставках рефинансирования, рецессиях, дефолтах и чем-то еще подобном. И, конечно, хотелось бы услышать точку зрения человека опытного, знающего, того, кому можно доверять.

Добрый день. Мы сегодня рады приветствовать в редакции «Самара today» Анатолия Порфирьевича Волошина – председателя правления городского «Эл банка», Тольятти. Но пригласили мы Анатолия Порфирьевича не только как нашего постоянного партнера, а как эксперта, который помог бы нам, и я думаю, поможет и другим, дать ответы на многие вопросы, которые волнуют сегодня людей. Вся жизнь сейчас пронизана информацией о платежных системах, о ставках рефинансирования, о рецессиях, о дефолтах и всем прочем. И, конечно, хотелось бы услышать точку зрения человека опытного, знающего и человека, которому можно доверять. Вот, я лично отношу вас к такой категории.

— Добрый день. Спасибо.

И нам хотелось бы не спеша получить ответы на немало вопросов. Наверное, начнем с ответа на вопрос, в каком состоянии сегодня российская экономика. Все эти санкции, все мероприятия, которые проходят в мире по отношению к нашей стране – они совсем нас задавили, или еще не совсем?

— Добрый день еще раз. Огромное спасибо за доверие. И я на самом деле постараюсь, так как я понимаю макроэкономику, попробовать ответить на все вопросы, которые здесь поставлены. Так вот, что касается самого состояния макроэкономики. Помните, много раз либеральные экономисты говорили: для России являются наказанием высокие нефтяные цены, потому что, получая много денег, мы не умеем их расходовать. И поэтому мы не развиваем ни свою промышленность, ни сельское хозяйство.

Но с этим-то и не поспоришь.

— Да, с этим и не поспоришь. Самое главное, что с этим никто и не спорит. Ну, на самом деле, не развивали промышленность, посмотрите, заводов-то почти не строили. Сельское хозяйство – с трудом, где-то помогали, но по-настоящему и не развивали. В Советском Союзе, я помню, каждая область все себе сама производила. И тут оказывается, что в хороших условиях, когда есть деньги и есть возможности это делать – русские не могут. Им надо обязательно создать какую-нибудь проблему, чтобы ее преодолевать.

Бороться.

— Да. И в этом отношении получилось, что когда начали «наезжать» на Россию, проявлять агрессию и Россия вдруг опомнилась: «опять завтра газ не купят, нефть не купят – что будем делать?» И, с одной стороны, во-первых, поняли, что есть определенная агрессивность, желание окружить нас – это значит, что надо развивать ВВП и военно-промышленный комплекс, ВПК. То есть, все, ринулись – надо развивать. Отказали в технологиях – значит нужно свои технологии развивать. Сами — нужны же ответные меры. И, конечно, ответные меры подобраны настолько вовремя. Да, сейчас у нас созрели яблоки, груши, дыни и картофель свой созрел.

Как у «дяди Вани – созрели вишни».

— И опять, тема: да, мы закрываем свои границы. С одной стороны у нас появилось такое сплочение и определенный патриотизм, а с другой стороны почувствовали, что да – нужно развивать свое. При этом понятно, что сельское хозяйство в этом году ничего не добавит.

Конечно.

— То есть, все, что посеяно – все уже посеяно. Все, что нужно убирать – будем убирать.

Все, что не съели жуки.

— Да. Но большая часть продукции дойдет до рынка и более сохранится и более бережно к ней отнесутся. Огромная часть продукции в России все равно погибала за счет того, что нет складов, за счет того, что нашу картошку надо мыть, а египетскую, испанскую мыть не надо – она приходит чистая. Хранить ее удобнее, чем нашу. Может быть даже там сорта несколько иные, которые больше подвержены. Но все сделают у нас. То есть, давление запада на российскую экономику реально оказывает положительный эффект.

— Да, но для Вас же не секрет, что около 30% от объема всего продовольствия мы импортируем. И просто так сейчас заменить декларациями и словами, обещаниями…
Нет, я это прекрасно понимаю, что такое 30%. То есть, внутри нашей страны реально 30% – это у нас же есть всякая экзотика, которую мы импортировали и без которой можно обойтись. Или 11-летние сыры, как говорит Собчак, ей нечем будет «випов» кормить, потому что она не сможет привезти 11-летний сыр. Но можно и без 11-летнего сыра, съесть обычного, годового сыра, которые у нас производятся. Я думаю, что одна небольшая проблема – это то, что в Москве не 30%, а 70%…

Экспорта.

— Экспорт продукции. А Россия-то сама, она этих 30% снижения практически не почувствует. Потому что мы-то, и сельское хозяйство – оно каждый год готовилось, в принципе, к такому положению вещей, что у них спросят – и они смогут сразу добавить. Вот, вы себе не представляете, но я в прошлом году в городе Тольятти создал две компании, которые занимаются реализацией. АСД – реализацией овощей и фруктов российского производства и ВФИ («Волга Фрукт Импорт») – занимается импортом фруктов. Мы ввозили яблоки из Польши, причем десятки тысяч тонн мы ввозили яблок, распределяя в «Магнит», в «Метро». Но в этом году я спросил: «А сколько город потребляет моркови?» Мне говорят: «5000 тонн.». «А сколько свеклы?» –«250 тонн.». «Сколько лука?» «3000, или 4000 тонн.» Я говорю: «Все, давайте, мы собираем фермеров и заказываем у них». Я на самом деле это сделал. Вот, в Тольятти почти не выращивали моркови. Я в этом году заказал 3500 тонн. Я в субботу был на полях – стоит шикарнейшая морковь. Я купил комбайны в лизинг, то есть, мы все сделали. Лук идеальный. Картофель, только мало, картофеля мало, реально, 2000 тонн заказали всего. Капуста – урожай! Я просто ездил и на самом деле наслаждался. А что я сделал? Я фермерам дал кредит на покупку семян. Я лизинговой компании дал кредит – она купила кое-какую, чего не доставало – поливалок, потому что у нас овощи-то все надо поливать. Но Самарская область всегда себя обеспечивала овощами.

Да, и было поливное земледелие. Вы же помните, какие были…

— Да. А сейчас все…

…Все загубили.

— Вот, мы три-четыре катушки купили полива этого, мы купили комбайн под уборку моркови. И если нам надо – мы срочно добавим. То есть, понятно, что в этом году может мы не закроем всю потребность. Хотя, я же говорю, весной мы возили, то есть, осенью, в прошлом году, мы продавали, наша компания там – по 5-6 рублей картофель, который мы привозили из Екатеринбурга, местный. А весной мы завозили по 40 рублей, то есть, больше доллара, египетский картофель. А сейчас мы ставим еще одно хранилище и все это… То есть, на самом деле я думаю, что это во многих городах. Я смотрел, там эти яблоневые сады… У меня друг, который в Самарканде, и он возил нам все время мороженные овощи сюда, 50 000 тонн он возил из Самарканда замороженных овощей. Он мне звонит и говорит: «А ты знаешь, я успел посадить 30 000 гектар садов в Узбекистане. Это персик, абрикос, яблоко, слива, груша». 30 000 гектар, а с гектара яблоки дают 150 тонн яблок. То есть, если 10 000 яблок – можете посчитать, сколько у него яблок будет. Это у него хватит и сок сделать, и всю Россию накормить.

Ну, понятно, вы хотите сказать, что русскому человеку нужно хорошее ускорение.

— А Жириновский вчера предложил. Может быть, мы не сможем всем привезти помидор на Новый Год. Так, ребята, мы же просто забыли, что можно… И он вчера показывал, как маринуют помидоры в трехлитровой банке. И, говорит: «Хорошая закуска к новогоднему столу». Может быть, в этом году, потому что теплиц… Я когда-то спас теплицу тольяттинскую, но в ней было 28 гектар теплиц, сейчас осталось шесть.

Ну, хорошо хоть так.

— Да. То есть, он рассчитался давно со всеми кредитами, получает миллион долларов в год дивидендов с этой теплицы. То есть, она эффективно работает. Я ему говорю: «Давай увеличим количество гектар. Осталось шесть, модернизировано, с капельным поливом, все красиво». «Нет». «А чего?» «Мне хватает».

Ему хватает.

— «Рынка больше нету. То есть, я если буду больше производить – больше проблем».

Больше проблем.

— То есть, конкуренция большая, турецкий огурец, европейский, Голландия заваливала. Но я считаю, что пока Россия будет ввозить морковку – о какой безопасности можно… Израильскую морковку.

Да и не только морковку. В любом овощном магазине, посмотрите: петрушка, укроп, еще чего-то, вообще из Израиля.

— Да. Мне евреи говорят: «Вы знаете, у нас один песок. Мы даже не знаем, где эта морковка растет для вас. А у вас здесь – черноземы». Мы сейчас, правда, очень хорошая земля для моркови, это как раз село Ягодное в Тольятти. Потому что там не чистый чернозем. Я же с морковкой уже третий год, пытаюсь ее. Но мы начали производить ее в черноземе: трактор взять не может, этот комбайн, потому что ее вытащить не может из земли, она вылазит грязная. А вот тут земля с песком, песчаная такая, то есть, хороший урожай и легко добывать. То есть, это нужно вернуться, подобрать, где чего выращивали.

Но это вы говорите на примере необходимости быстрого возрождения, как бы, собственного продовольствия в Тольятти. А с вашей точки зрения, вы же наблюдаете, как в Самарской области в целом эта картина обстоит? Мы с вами начали говорить, что были оросительные каналы, было поливное земледелие, были свои птицефабрики, некоторые просто загубили, некоторые просто закрыли. И сейчас я смотрю в магазине, пожалуйста, яйца у нас из Екатеринбурга в лучшем случае, а иногда бог знает вообще из каких далеких республик.

— Да, кстати, Екатеринбург… По этим яйцам я просто помню, когда я начал года три назад разбираться, а почему вдруг у нас яйца из Екатеринбурга. Оказывается, там построили колоссальнейшего размера, наверное, самую большую в Европе птицефабрику и теперь от Екатеринбурга до Саратова они продают свои яйца.

И еще свои, да. Но у нас тоже было пять или шесть птицефабрик, в Самарской области в том числе.

— И у нас было, да. А это, как раз, невнимание к тому сельскому хозяйству, которое нужно было развивать. Но я говорю, с каждым годом я вижу, как и в Самарской области возрастает просто интерес предпринимателей. То есть, возрождаются фермеры, приходят за кредитами. Каждый день сегодня мне звонят и говорят: «А мы знаем, что вы работаете, дайте нам кредит». Я иногда поражаюсь: «Россельхозбанк», который должен был бы… Например, пришли наши тольяттинские компании выращивать форель. Решил выращивать в этом году порционную форель, первый в России. У него 45% рынка малька, он обеспечивает мальком. Хозяйство у него в Осетии, то есть, еще и социально-ответственно так, потому что там рабочие места.

А потом сюда транспортируют, что ли?

— Продают, на самом… Нет, малька везут в Карелию, в Карелии выращивают форель, а форель продают в Москве и Санкт-Петербурге. То есть, она в Тольятти и не попадает еще.

А как же в Тольятти?

— А в Тольятти – головной офис и компания, то есть, менеджеры.

Понятно. И платит налоги.

— Да, и платит налоги тут.

Ну, тоже хорошо.

— Вот, так представляете себе – «Россельхозбанк» перестал кредитовать, у него просрочка по одному из кредитов. И он ко мне приезжает, говорит: «Ты знаешь, я два месяца не кормлю рыбу.». «Я говорю: «Подожди, она же сдохнет». «Нет, она просто худеет. То есть, мало того, что она съедает то, что я раньше вложил, то есть, она не прибавляет в весе – это одна проблема, а еще съедает то, что раньше вложил». И мы ему дали кредит, и в прошлую субботу звоню, говорю: «Ну, и как?» Он в Осетии, говорит: «Все, стою сам, налаживаю новую линию упаковки порционной форели». И я говорю: «Куда?» «Ну, в Москву». То есть, Москву накормим. Может быть, потом привезем и себе этой форели. И вот так каждый день: там звонят, там. Вот, в позапрошлом году, в декабре пришел фермер из Новой Елховки. Мне понравилось. Он был лучшим фермером района в 90-х годах, потом обанкротился, потом спился, потом сел в тюрьму на четыре года. Вышел – надоело пить. Пришел, говорит: «Дай 500 000, я куплю 25 свиноматок». Взял в аренду хлев. Сейчас у него 2000 голов свиней, 1000 голов крупного рогатого скота, 3000 гектар земли. Мы ему поставили в этом году комбайн наконец, у него было два старых комбайна «Нива» еще, 30-летних. И я говорю: «Давай, наймем узбеков, некому же работать». Он говорит: «Нет, у меня тут две трети деревни – это мои родственники». А они тоже все спились. То есть, деревня умирает.

Где это?

— Березовка, в Елховском районе. И говорит: «Они у меня будут работать». И я посмотрел – он их возвращает к жизни. А они ожили. И человек приходит, говорит: «Дайте 150 000 кредита, я крышу починю». Я говорю: «Что, давно течет?» «Года три, но пили и не видели». Перестали пить – начали видеть, что крыша течет. И я просто ощущаю. А он нанял механизаторов, пастухов, надо обрабатывать все. 25 человек уже у него работают, и по 10 000 – 15 000 зарплату он им платит. Как до этого жили – я вообще не представляю.


Ну, хорошо. Надеяться только на фермеров – это, наверное, правильно. Но вы же в курсе того, что не все так гладко идет, как хотелось бы. Недавно получило банкротство крупнейшее свиноводческое хозяйство «СВ-Поволжское». Мы же помним, как эта компания кормила и Куйбышевскую, и Самарскую область уже после смены имени. И сейчас она превратилась в пыль и труху. Я думаю, что не без «помощи», в кавычках, определенных структур, которым нужно было убрать этого игрока, конкурента. Потому что покупают земли и приходят новые производители. Владельцы крупных сетей, которые комплексно работают, они имеют и магазины, и переработку, и сельское хозяйство, идет другая игра, будем так говорить. И до тех пор, пока политика шла одним образом, это не было так заметно. А сейчас получается, что мы полностью начнем только рассчитывать, что фермеры – они нам помогут…

— Нет, но на самом деле не только же фермеры.

Я понимаю.

— Я же говорю, почему. То есть, я много и долго общаюсь с парнем, 30 лет, который живет в Самарканде. И вот он выращивал. Сначала он поставил заводы по производству соков, не соков – концентратов. Потом он пошел дальше. Потом он начал выращивать помидоры и овощи, собирая фрукты, начал их морозить. И теперь он пошел дальше. Он теперь не только сажает помидоры, он теперь и сады посадил.

И занимается переработкой, да.

— Но работая с Узбекистаном – это все-таки куда более надежно и менее агрессивно по отношению к России, чем эта Европа. Ну, Соединенные Штаты говорят, вчера, что ли, объявляют: «Ребята, вы без разрешения Киева (хотя разрешение было), ввезли гуманитарную помощь в Луганск». Я представляю, там армия без еды, а тут люди получили еду. «Мы вводим для вас новые санкции». И требуют от Меркель, от Европы новых санкций. Есть там призыв в Польше – давайте съедим по четыре с половиной килограмма яблок.

Свои яблоки, да.

— Да, по четыре с половиной килограмма, чтобы они не пропали. Это же не только внутри мы свое развиваем. Но я понимаю. Я говорю, вот, мы могли из Испании привезти картофель, или из Египта. Но выбрали из Египта. Мы морковь, кстати, весной привезли не из Израиля в Тольятти, а из Киргизии. А яблоки у нас растут в Дагестане, шикарные сады в горах стоят. То есть, мы же можем… А Белоруссия! Она же настолько сельхоз регион. Ведь излишки молока где? В Белоруссии. Излишки сыров. Там мощности работают на 30, 40, на 50%. Ну так зачем же кормить Голландию? Мы социальные программы делаем для Голландии. В Голландии вводят бесплатный завтрак в школе только потому, что молоко и сыр некуда девать. Теперь отдадут в школу. Польша, опять, наша социальная, российская социальная программа в Польше. В Польше инвалидам, детдомам, всем сейчас развозят овощи и фрукты бесплатно.

Чтобы не пропали.

— Да. Но это же российская социальная программа для Европы. В Испании эти, кто выращивают картошку, приехали и вывалили там десятки тонн картофеля перед супермаркетом, народ подошел и каждый себе по мешочку набрал. Помогли. А мы возьмем у своих.

Ну, хорошо. Не будем в политику впадать, это долгий разговор и разные точки зрения существуют. Давайте, вернемся к тому, о чем мы начали говорить, что к вам обращаются за кредитами. Вот, банковскую сторону давайте посмотрим. Как она сейчас чувствуете? Вы, как представитель небольшого банка, и вы всегда исповедовали теорию, которая мне тоже симпатична, что кроме огромных глобальных сетевиков, должны быть и нормальные частные, и банки, в том числе, и частные предприятия, которые бы существовали по тем правилам, которые существуют в мире, и по тем правилам, которые приемлют их владельцы. Как сегодня, глядя изнутри на проблему, на банки, какова средняя температура по больнице, так скажем?

— Это тоже одна отдельная, может быть, просто отдельная история.

Глобальная тема, да, конечно.

— Глобальная тема. Я так, коротко. То есть, год назад новый председатель центрального банка решил очистить эту систему от, может быть, банков, от тех сомнительных операций, которые были, хотя сомнительные операции, они же не в банке начинаются. То есть, она начинается у источника. Как Волга – она же не в Астрахани начинается, она в Астрахани заканчивается, а начинается она где-то в Селигере, да?

В Тверской области.

— Маленьким ручейком. Так вот, банки тоже, то есть, не там сомнительные операции. Операции начинаются сомнительные тогда, когда кто-то незаконно куда-то перечисляет деньги, и потом через всю страну, когда деньги проходят и оказываются в Астрахани, они оказываются наличными. И вот, оказывается, сомнительные операции. Ну, давайте почистим. Но, я так понимаю, что под это подстроили проблему, которая оказалась у «Сбербанка», ВТБ. У них были огромные затраты на Олимпиаду, огромные, спасибо им, они шикарно все построили, я даже много «Сбербанку» простил за то, что он сделал. Но вы представляете себе, начали систематически отбирать акции, причем ничего не объясняя. Тут же пошла реклама, что деньги нужно держать…. Реклама такая, что даже ко мне на телефон, вон на тот, приходили СМС-ки: «Положи деньги в «Сбербанк» и спи спокойно. Твой «Сбербанк». Я даже не знал, что он мой. Мой-то «Эл банк», а, оказывается, и «Сбербанк» мой. И реально получилось, то есть, например, испуг всего народа, причем, по всей стране, испуг всего народа и что делает. Если «Сбербанк» собирал по 12 миллиардов вкладов населения ежемесячно до октября, то в октябре он собрал 24, в ноябре – 144 миллиарда, а в декабре 600 миллиардов рублей. Но он же не умеет их так раздавать быстро, ему некуда. И, я так понимаю, ребята покупают валюту и говорят: «Ну, теперь же надо, чтобы валюта выросла». И 17-го января Центробанк заявляет: «Мы больше валюту на рынок продавать не будем». И валюта прыгает на 10%.

И сразу они ухватились, да.

— И «Сбербанк» продает, «Сбербанк» свои 10% с миллиарда заработал. Это 100 миллиардов. И он создает резервы по своему Сочи. И получается, что реально олимпийские объекты построили за счет мирного среднего класса, который, как у меня один, прибежал и говорит: «Ой, доллар начинает, я быстро хочу купить». Америка там еще собиралась санкции вводить, по 37 рублей купил доллары. Было у него 40 миллионов рублей, он купил миллион долларов по 37 рублей. Потом, конечно, доллар вернулся в 34, но он-то оплатил те доллары, которые раньше были построены в Сочи. То есть, и эта система начала… И теперь для того, чтобы деньги из этих банков не забирали… А еще вдобавок у этих банков, кроме Сочи, проблема – ограничение возможности рефинансирования на международном рынке, и «Сбербанк» не может получить денег на Западе, ВТБ не может получить денег на Западе. То есть, наши шесть крупнейших банков не могут получать эти деньги и это является для них проблемой. Мало того, вы представляете себе, что делают наши европейцы? Дочки европейских банков внутри нашей страны имеют всегда ставки привлечения пять, шесть, четыре процента в рублях. Сейчас вводят ставки 10-11%.

Что это значит?

— А это значит, что они… А 10-11 – это рынок для мелких банков, мелкие банки 10-11 привлекают. А это значит, что они хотят, чтобы эти деньги не понесли в крупные банки и не понесли в мелкие банки, а отдали им. То есть, на самом деле – обесточить эти большие банки это желание. Но и Центробанк, получается, сейчас играет на их стороне, потому что еженедельно три-четыре лицензии у банков отбираются. И все время поддерживается, то есть, определенный уровень недоверия к финансовой системе России. Только в больших государственных банках нужно держать деньги. И реально колоссальные деньги были выведены. То есть, если миллиард был привлечен одним банком в октябре, в ноябре и в декабре, то это значит – этот миллиард был отобран у малых банков. А малые банки кого кредитуют? Малый бизнес. А это значит, что мы не додали малому бизнесу. И хорошо, это я два года назад дал 250 000 или 500 000 на то, чтобы купить 25 свиноматок. В этом году я бы уже… В прошлом году, в декабре я уже не давал, потому что у меня не было денег. Был отток этих денег и прирост вклада реально в малых и средних банках остановился. А источники денег в малых и средних банках – это только деньги населения. А это значит, что остановилось, в принципе, финансирование малого и среднего бизнеса. А потом говорят, что мы не растем ВВП. А ВВП любой развитой страны на 60-70% – это малый бизнес. А наши большие банки занимаются большими предприятиями и бизнесами.

Бизнесами, да.

— А малые банки занимались малыми бизнесами.

— … Давайте мы поставим здесь точку, потому что тема очень интересная, она требует отдельного развития. И я думаю, что мы продолжим разговор во второй серии.

Продолжение во второй части беседы.

————-

Часть 2.

Мы в редакции «Самара today» продолжаем серию финансового ликбеза с нашим экспертом Анатолием Порфирьевичем Волошиным – председателем правления городской «Эл банк», Тольятти. Но сегодня мы его попросили ответить на вопросы, которые скопились в нашей жизни – о том, как живет банковская система, что ожидает нас всех в плане национальных платежных систем и так далее. Мы в первой части начали очень важный разговор о роли и месте средних и мелких банков, и этих гигантов глобальных, которые все хотят поставить во главу и сказать, что они тут самые главные, в этой жизни. Исходя из всего этого, какую долю занимает на сегодня этот сектор — небольших частных банков. Не государственных, а частных банков, которые все-таки не дают, я так думаю, вот этим гигантам-глобалистам играть свою игру. То есть, они заставляют оглядываться на правила, наверное. Мне так кажется.

— Я не помню, как эта китайская поговорка точно звучит, что нужно давать возможность жить всем.

Ну, да, «пусть расцветают все цветы».

— Пусть расцветают все цветы, да. Это…

Мао Цзэдун.

— Мао Цзэдун, да. Классно, кстати, звучит. Я помню, где-то в подсознании. То есть, это не значит, что нам нужно закрыть крупные банки – на самом деле, пусть расцветают все цветы. Потому что, когда первый раз в Самарской области встречался с самым большим нашим банком, я говорю: «Ну, понимаешь, вот ты – самый большой, у тебя своя карточка. Но мы с национальными кредитными карточками собрались всеми банками, и ты знаешь, что мы вместе, точно такие же, как ты, по размерам». И, оказывается, что… То есть, вот, он крупный вроде, а если мы вместе, то мы точно такое, как он. И поэтому я говорю: «Ты попытайся вести себя на равных с нами». Но с каждым в отдельности он не хочет. Кстати, про платежные системы. Это же просто фантастически. Наша страна – страна 150 миллионов населения почти, территория – я даже не знаю, как назвать, какая.

Большая.

— Да. Не имеет своей национальной платежной… Маленькая Белоруссия имеет национальную платежную систему. Вьетнам имеет свою национальную платежную систему. У нас есть Visa – о, мы крутые. А Visa говорит: «А я не хочу с вами больше». И когда я шесть лет назад рассказывал, надо мной просто смеялись. Накануне запрета Visa я в Центральном банке на огромной ассоциации самарских банков говорю (в присутствии вице-президента Ассоциации российских банков): «Самая большая проблема для России – это что Visa может нас отключить. И это социальный бунт может быть».

Но ведь это же не Visa сделала, понимаете.

Сейчас, сейчас, кто сделал? И что мне говорят? А мне говорят: «Подожди, Толя, да успокойся ты, – это моя подруга-банкирша, – Успокойся, Visa – это не политика. Ты все о политике. Это бизнес. А бизнес не может». Елки-палки! Это было в пятницу вечером, а в понедельник утром Visa взяла и отключила. А я себе представляю, что сделать, если отключить по всей стране Visa. Пенсионеры выстроятся в очередь в банк, потому что они имеют только по 100 рублей, а у всех карточки Visa.

Карточки, да.

— И получается, что, конечно, политика. Но, на самом деле, в смысле, это бизнес. Но еще Ленин сказал, что любая политика – это…

— «Концентрированное выражение экономики», да, конечно.

— Точно, мы только цитатами.

Учились в одних школах, в одной стране жили….

— И в одной стране жили. И поэтому реально получается, что наша банковская система должна… Сегодня наложили запреты на привлечение средств большие банки. Маленькие банки более живучие, выживают. Но нет, политика государства по-прежнему – выдавить эти малые банки. И в этом заключается огромное непонимание, например, мною политики правительства, потому что ВВП должно давать. И все говорят: «Как найти этот рычаг, что нужно сделать?». Да, ребята, нужно развивать! А кто занимается у нас малым бизнесом? Военно-промышленным комплексом занимается Рогозин, все его знают и видят. Крымом занимается Козак, а раньше, до этого он занимался Сочи, Олимпиадой. Жуков занимается Олимпиадой. Кто у нас там? Шойгу занимается армией и это видно. А кто занимается малым и средним бизнесом? А это 50% как минимум ВВП. У нас есть даже министр промышленной политики. Может быть, даже есть политик, я не знаю. А кто занимается малым и средним бизнесом, что должно дать 50% ВВП? Аж никто! Просто никто. А это, может быть, должен быть человек уровня… Причем как, если государство занимается гипер-проектами, типа построить остров Русский, построить в Сочи Олимпиаду, построить железную дорогу от Кореи до Португалии. Что там еще можно сделать? Космодром построить. Может, даже провести футбольный мундиаль, как называется. Кто должен развивать малый бизнес?

У вас нет ответа?

— Нет, есть. Каждый регион должен отвечать и развивать. А что наши регионы хотят делать? Они все бегут в правительство и говорят: «Давайте, какой-нибудь проект здоровый, дайте нам много денег – мы сделаем». А вы попробуйте не вот это, а сделать малый проект. Сделать свою область самодостаточной с точки зрения еды. Каждая область должна осознавать внутри себя, что заграница… Вот, например, для Самарской области заграница – это не Болгария. Заграница – это Оренбургская область. Заграница – это Саратовская область. Что надо в Саратов, давайте, произведем и продадим в Саратов.

Нет, но Саратов очень агрессивно по отношению к Самаре себя ведет. Колбасники, эти «Фамильные колбасы», «Дубки» и прочие, это целая группа мясокомбинатов Саратовской области присутствует на нашем рынке.

— Но это только мясо.

В то время, как самарские – «подохли», скажем так мягко…

— Если выстраивается промышленная политика области, развиваются предприятия, то ищутся формы. А как же защищаться, как нападать? Потому что я же понимаю в Тольятти, в банковской сфере, мы первые в Самарской области там сделали, в Тольятти, ипотеку, у вас просил, когда еще, за три года до закона. Мы первые внедрили карточки. Мы сделали первые в Тольятти карточки кредитные. Так вы представляете себе, я помню эти отчеты 2000-го года: Самарская область была на первом месте по вкладам, по выпущенным карточкам, по объемам ипотеки на душу населения, по объемам кредитов на душу населения. То есть, и у нас были самые дешевые услуги. Потому что «Русский стандарт» в Ульяновской области выдавал под 70% кредиты, а мы выдавали кредиты народу под 20%. Только потому, что у нас существовала колоссальнейшая конкуренция, а в Ульяновской области кроме «Русского стандарта» не было банков. То же самое с колбасой. Если это будет конкуренция и борьба за рынки, и достаточно честная борьба, а честность должны как раз государственные структуры обеспечивать, Антимонопольный комитет, всякие санэпидстанции и тому подобное.

Роспотребнадзор пресловутый.

— Роспотребнадзор. Потому что я, кстати, недавно себе купил очень интересный такой российский прибор. Называется как он – измеряет количество нитратов в этом…

В овощах.

— В овощах. Ой, ребята, это настолько интересно, оказывается, приходить на рынок…

Что мы едим.

— Но на Кипре, оказывается, ничего есть вообще нельзя. Ребята у меня с этим приборчиком прилетели с ребенком годовалым с Кипра и говорят: «Куда не всунешь – везде красное: «Не подлежит употреблению. Опасно для здоровья».

Нитраты.

— А приехали к ним, в Подмосковье, они в доме, в деревне, в Подмосковье живут. Мы взяли огурцы, помидоры, яблоки – все. То есть, там норма, например, 60 – у них там 35. Я здесь, ребята с дач принесли яблоки, у себя огурцы – все нормально.

Я понимаю, вот это очень хорошо как раз прослеживается во всей вашей деятельности, что вы отстаиваете право небольшой структуры заниматься самостоятельным бизнесом. И, собственно, это действительно…

— Им надо помогать.

Да, им надо помогать. И я как раз хотел еще одну такую, можно сказать, глобальную тему поднять. Многих сейчас волнует, сколько много было сделано и сказано по поводу пользы ипотеки, а сейчас идет информация, что процентные ставки по ипотеке банки увеличивают вдруг. Хотя говорили, что будет незыблемо, пока не рассчитаешься, все останется вот так. А оно получается – вот так…

— Я думаю, что по тем договорам, какие были не увеличивается. Есть проблема по…

Привлечению новых?

— По тому, что нельзя было внутри страны выдавать кредиты в долларах. Потому что доллар – это чужая валюта, и зарплату все получают в рублях. И конечно, когда выдали в долларах кредит и доллар стоил 26 рублей, а сейчас — 36, то кредит вместо того, чтобы уменьшиться… Ему же надо рубли, зарплата же не увеличилась на эти 40%, а доллар вырос. Кредитные ставки растут. Но опять, растут почему? А потому что Центробанк говорит: денег он не дает, на рынок деньги не выбрасываются. Все цивилизованные страны мира имеют понятие рефинансирования, и ставка у рефинансирования есть. И Центробанк, если ты выдал кредит, тебе под выданный кредит любой Центробанк любой развитой страны выдает по ставке рефинансирования деньги. И Америка стимулирует, например, своих производителей, банки. Поэтому ставка рефинансирования у них 0,25%. А в Японии: минус 1. То есть, если ты не берешь деньги – ты платишь. Возьми деньги и отдай в кредит – так требуют в Японии. В Европе не помню, 0,5, кажется, ставка рефинансирования, или тоже 0,25.

А почему у нас такое?

— А у нас даже нет ставки рефинансирования. У нас есть понятие ключевой ставки. И она, вы знаете, что она последний год растет. Она была семь, сейчас уже восемь. Каждые три месяца на 0,25 растет. То есть, часть наших банков под часть своих кредитов все-таки может взять деньги в Центральном банке, но под ключевую ставку. Так эта ставка – восемь. И поэтому банк, маленький банк, работая, маржа шесть – это для того, чтобы он на самом деле функционировал нормально, но ниже 14 он уже не может отдать.

Ну, да, то есть, взял за восемь, за 14 продал.

— Да. Но мы-то, масса мелких, средних банков, они же привлекают деньги у населения. А у населения мы деньги привлекаем под 10-11%. И это получается…

То есть, это почти в убыток.

— Да, а это значит, что нужно выдавать под 16. И пока нет системы рефинансирования той же ипотеки, хорошо продуманной и функционирующей – так и будет расти. А теперь понятно, что когда большие банки оказались в том, что они не могут привлечь деньги за рубежом…

И оборотных средств не хватает.

— Да, у них не хватает средств на то, чтобы обеспечивать большие проекты, они вынуждены поднимать ставки. И поэтому вроде у нас все хорошо. Но привязав себя к долларам, контролируя в определенной степени инфляцию, а мы же хотим получить еще стабильный рубль. То есть…

Ну, сейчас уже про юань говорят.

— Но юань-то, может быть, ему будет легче. Все-таки юань – это мировой производитель. А мы – мировой энергетик.

Хорошо. Вот еще такой важный вопрос, вы заговорили о конкуренции в широком смысле этого слова. Вот, региональные банки, которым вы руководите, и есть целый ряд других, они с другими, с федеральными, с глобальными этими банками в состоянии конкуренции, или как партнеры, или как вообще не знаю как?

Как себе можно представить конкуренцию мышонка с динозавром?

Ну, да.

— То есть, это же не конкуренция. И это не партнерство. А самое, например, интересное, что, вот, например, самый большой Российский банк, вы понимаете, какой…

Да.

— У него даже нет инструкции, он не открывает… Вот, я в «ФИА-банке» когда был, у меня был коррсчет в Bank of New York, в «Сбербанке» — нет, потому что в «Сбербанке» нет даже инструкции, как открыть коррсчет российскому банку. А это значит, что он не может выступать ни партнером…

Ни гарантом.

— То есть, на самом деле наши динозавры, они даже не видят, они даже, мне кажется, не знают, что мы есть, банки.

То есть, вы им не интересны.

— Да, мы единственное что – составляем какую-то конкуренцию. И поэтому на всех съездах, конференциях всегда есть три банка самых у нас таких, отчаянных. Причем это самые большие банки. Они все время говорят о том, что надо количество маленьких банков уменьшить. И я много раз, как-то даже в Швейцарии на конференции говорил «Альфа банку». Я говорю: «Ребята, если вы так хотите – придите в город Тольятти, постройте свои офисы, раздайте кредиты, привлеките деньги на лучших условиях и выгоните меня с рынка, выдавите. Но если вы этого не можете, зачем же вы все время просите у правительства: «А создайте условия такие, чтобы они не выжили». И нам же постоянно такие условия создают. У нас такая же лицензия, как у всех банков, а нам говорят… Вот, например, мы до этого выдавали гарантии под муниципальные торги. То есть, приходит фирмочка, она хочет выиграть какую-то работу…

Тендер.

— Тендер на два миллиона. Ей нужна гарантия. И мы выдавали такие гарантии, потому что мы с этим малым бизнесом работаем. С 1-го января этого года сказали: капитал меньше миллиарда (а меньше миллиарда – это 700 банков в стране, с такими же лицензиями, как у всех остальных, у меня лицензия) – нельзя выдавать. Только те банки, у которых капитал больше миллиарда. Мы хотим создать фонды на капитальный ремонт. Да – банки, у которых больше 20 миллиардов капитал. А это – 30 банков. И так далее. Или с первого июля ввели плату за регистрацию в регпалате. И вы знаете, какая плата? За регистрацию объекта – 1500 рублей. 750 с одного и с другой стороны. То есть, если я хочу выдать кредит и под залог взять маленький магазинчик, то я должен 1500 заплатить за регистрацию земли под магазином и 1500 за регистрацию…

Помещения.

— Помещения. Ко мне сейчас пришла компания, ей нужно под три метра земли – продавать воду, и киосочек. Вот, ей нужно 10 миллионов кредита, и нужно полтора миллиона уплатить за регистрацию этих объектиков. И это помогает развивать малый бизнес?

Ну, да.

— Я понимаю, если Волжский автозавод пришел и говорит: «Вот, мне под залог моего завода», и платит 1500 за регистрацию земли и 1500 за регистрацию здания, и берет 100 миллиардов кредита – то это пшик. А когда у меня берет 10 миллионов кредита и платит полтора миллиона за регистрацию – то у него уже 15% он получил. И я ему еще дам 16% кредит, и это будет сколько – 31. Нормально, малый бизнес может развиваться. То есть, и это получается каждый раз, кто-то не видит, кто-то… Но это же кто-то всегда есть. Потому что мне, конечно, может быть опасно, может быть, неправильно говорить о действующих руководителях. Но я иногда вспоминаю. Я, правда, помню, что когда-то, 20 лет назад я начал говорить о том, что мы к золотому эквиваленту все равно вернемся, так это было смешно.

Тогда.

— 20 лет назад было смешно. Какой золотой эквивалент денег, если есть доллар? Когда я 10 лет назад говорил, что и доллара не будет, а мы вернемся к золотому эквиваленту – это вызывало улыбку. А недавно тут по телевизору услышал, экономист выступает и говорит: «Еще вчера было моветоном (слово мне понравилось) говорить о том, что мы вернемся к золотому эквиваленту. А сейчас-то все понимают, что другого выхода у мира нету. Мир 4000 лет жил с золотым эквивалентом, деньги обеспечивались золотом, даже Ленин воспользовался как-то этим. И 40 лет живем без золотого эквивалента. И нам эти 40 лет показали, что на самом деле те, кто выпускает бумажные деньги – они никогда не удерживаются в рамках приличия, жадность всегда побеждает и всегда бумажных денег печатают гораздо больше…

Больше, да, чем можно было.

— И это делали все эти 4000 лет. Так вы представляете себе, 11 лет зампредседателя Правительства, Министр финансовых дел Российской Федерации, вроде же умный человек, золото растет в цене все 11 лет – не купил ни грамма золота. Ну, ни грамма. И только когда его убрали – начали покупать золото. И сегодня Россия вышла на шестое место в стране по объему золота в золотовалютных резервах. Причем золото на рынке международном купить нельзя, его можно купить только добывая у себя в стране. Мы добываем 200 тонн всего. Вот, сейчас у нас 1000 тонн. У Германии 3500 тонн. Правда Американцы их обманули, 1500 тонн, оказывается, лежит у них и они никогда их не отдадут. То есть, они даже не разрешают ревизию провести, есть ли у них это золото. Но если бы он за 11 лет покупал 200 тонн в год, то вместо того, чтобы класть деньги к нашему самому хорошему партнеру, Соединенным Штатам Америки под 1,2%, а он каждый год бы покупал по 200 тонн золота и клал бы, у нс было бы 3000 тонн. Что в долларах составляло бы в пять раз больше, чем сегодня у нас долларов.

Ну, понятно, понятно, что эта тема имеет большое развитие.

— Это отдельная тема.

Я просто хочу еще раз подчеркнуть, слушая вас, если вернуться к началу разговора, что если бы не было, как говорится, беды, то и не было бы толчка.

— Нет, а я к тому, что сегодня есть руководители, которые по-прежнему смотрят на развитие России, на развитие экономики с какой-то совершенно другой точки зрения. Потому что я вспоминаю из нашей школы, у нас когда-то была национальная идея – это коммунизм во всем мире. До этого, до нас – была национальная идея – строительство социализма в одной, отдельно взятой стране. Но в 90-е годы у нас появилась национальная идея – мы интегрируемся в мировую экономику. Причем нас заставляли все, что угодно. Надо стену – надо. Надо на Кубе убрать РЛС – убрали. Стену убрали. Хотите на коленях – постойте на коленях, постоим. Наших друзей бомбят – у нас нет друзей. Мы интегрируемся – и это национальная идея, и она была лет 15. И оказалось, что что бы мы не делали – эта интеграция никуда не идет. То есть, нам по прежнему говорят: «Так, свое место-то знайте. Ваши интересы? Какие ваши интересы? Ваши интересы – интеграция в мировое сообщество. – А вы как? – Ну, у нас свои интересы».

— Понятно, что сейчас меняется линия партии, значит будем колебаться вместе с линией. Я хочу вернуться к другому. Слушая внимательно то, что вы говорите, я вижу, что для вас это и жизнь, но это еще для вас и работа. Вот, работа банкира, вы работаете руководителем банка. Она похожа на работу банкира, допустим, в какой-то другой стране? Она вообще сложная, эта работа? Хотя я понимаю, что простой работы быть не может сейчас.

— Кстати, у меня на мою работу есть несколько взглядов. То есть, во-первых, может и нескромно, но я не такой, как все банкиры. Не такой с точки зрения, что я по-другому коммуницирую с обществом.

Это заметно.

— Я по-другому смотрю, я анализирую любую ситуацию. И, например, когда я прихожу на любые тусовки в Тольятти, в Самаре, в Москве, кроме специальных банковских тусовок, я ни одного банкира не вижу. У меня такое впечатление, что в Тольятти кроме меня банкиров нету. В Самаре я тоже, кажется, когда я прихожу на тусовки, мне кажется, что банкир – один я. Потому что нету этих банкиров. Где они тусуются, чего они делают, как они коммуницируют с обществом? Ну, хорошо, я «Самарское обозрение» открываю, в каждом «Обозрении» есть про меня чего-нибудь.

Хорошее?

— Нейтральное. Ну, может быть, плохое. Если есть про банкиров чего-нибудь, даже в «Самарском обозрении», то это только про те банки, которые уже…

Умерли.

— Почили в бозе, или как там. Это эта работа. А с другой стороны я просто смотрю, похожи ли мы на другую. То есть, имея такую активную жизненную позицию, что мне нравится, почему я вдруг создал опять, второй раз в жизни, банк – только потому, что мне нравится, когда я могу влиять на вектор развития хотя бы моего города.

Это потом еще и способ вашей самореализации, как человека активного.

— Да. Но, кстати, я посмотрел, что такое малые банки, как они. Кстати, в Соединенных Штатах Америки, на всякий пожарный, сегодня 15 000 банков. Хотя страна по численности в два раза нас больше, по территории – раза в три меньше. По объемам экономики – на порядок больше.

Ну, да, слегка побольше.

— Да, слегка побольше. Но там 15 000 банков. Я когда года два или три назад приехал в Америку, прошу: привезите меня в маленький региональный банк. Кстати, возвращаясь к банкам в принципе, маленький-большой. В Соединенных Штатах создать региональный банк, то есть, банк, который может работать только в одном штате – нужно иметь 2,5 миллиона долларов. В России чтобы создать банк, с 1-го января 2015-го года нужно будет иметь 10 миллионов долларов, чуть меньше, 300 миллионов рублей. И мы станем четвертой страной, после Пакистана, Чада и Нигерии, где нужно иметь больше 10 миллионов уставного капитала.

Но это сознательно, наверное делается, для ограничения.

— Это сознательно. И я пришел, говорю – маленький банк. Меня привели в маленький банк, я с представителем говорю, он говорит: «Знаешь, мой дед был банкиром, мой отец был банкиром, теперь я банкир. У меня маленький банк». Банк размером с «Эл банк». Я говорю: «Как вы работаете? – он говорит: – Понимаешь, у нас же, в Америке, все абсолютно стабильно десятилетиями. То есть, вот соседний пекарь, у него дед был пекарь. Сапожник – тоже. И они все обслуживаются у меня. Я знаю, кому дать деньги, у кого взять, все у меня хранят. Но, – говорит, – представляешь себе, мы растем-растем и дорастаем до крупного банка. То есть, объем большой денег. Раз есть постоянные клиенты, то приходят, приходят, приходят. К нам приезжает кто-нибудь из федеральных банкиров и говорит: «Мы ваш банк покупаем и даем вам столько денег». И вот эта фраза, которой я поразился: «У нас не принято отказывать в продаже».

В хорошем предложении.

— Да, в хорошем предложении. И я понимаю, это же тоже веками выработано. Потому что у нас-то принято отказывать. И тогда начинается давление.

Вопрос цены еще, может быть.

— Нет, и вопрос цены. А, с другой стороны, я понимаю, что у нас не отработано. Но начинают давить со всех сторон, потому что кому-то хочется забрать этот бизнес. «Мы продаем этот бизнес акционерам, собираем опять 2,5 миллиона долларов и идем регистрируем новый банк».

И опять все начинается, да.

— «И к нам опять этот сапожник пришел, этот пекарь пришел. И к нам опять все начинают медленно сходиться. А часть населения, которая идет за ними, дальше – осталась в том федеральном банке». Поэтому в том у нас малые банки – они нужны, потому что понятно, у нас сегодня банки – это вообще церковь, приход. Можно молиться, конечно, я знаю людей, которые ездят молиться в Храм Христа Спасителя, а есть люди, которые ходят в соседнем квартале в деревянную церковь и молятся.

Я считаю, конечно, что эта особенность малых или средних предприятий, в том числе банков, саморазвиваться, стремиться к движению, интеграции в общественную жизнь – она объясняется, наверное, тем, что так мир построен. Вы же сказали, что в той же Америке больше половины, не только банков, а вообще весь бизнес – он состоит из маленьких бизнесов.

— У них на 70%.

Да. И несмотря на то, что сейчас у нас игра идет другая, национальная идея идет другая. Но все равно мне что нравится, допустим, в этих маленьких предприятиях и в этом маленьком, небольшом, скажем так, банке, как ваш. Что он ориентирован на потребителя. Я даже сегодня уже сказал, что ваша пресс-служба так хорошо работает, что мы знаем столько нового, столько всякого интересного, продвигаются услуги для человека, для потребителя. А не бренд: «Банк такой-то – тебе будет хорошо», или еще чего-то, а именно узнаешь какие-то подробности. И мы прошлый раз, когда вы у нас выступали, рассказывали о том, что у вас есть оригинальные, какие-то уникальные явления, присущие именно вам и тем людям, которые к вам обращаются. Я так понимаю, что вы не в шутку сказали о том, что это как-то связано, в чем-то. Люди идут со своей бедой, со своими откровениями, со своими бедами и со своими надеждами. Потому что понимают, что здесь им не откажут. И, конечно, хочется это сохранить. Ассоциация банковская Самарской области, в которой вы активно принимаете участие, она влияет как-то вообще на жизнь, и банковскую в том числе? Она помогает мелким и средним банкам? Министр Кобенко, по-моему, во главе этой ассоциации, да? Или это просто сверху власть решила, что она будет рулить, банками в том числе? Или реальная помощь есть?

— Банки в рамках ассоциации – они все-таки, с одной стороны, обсуждают свои внутренние проблемы, проблемы общения с надзирателем. Нормально? Как этот орган называется?

Наблюдателем.

— Нет, он не наблюдатель.

Я не знаю, о ком вы говорите.

— О Центральном банке. Надзорный, не надзирательный, а надзорный орган.

Он как-то еще называется.

— Нет, для нас это надзорный орган.

Хорошо, хорошо, не буду спорить.

— Он надзирает и надзирает.

Бдит, короче.

— Бдит, да.

Следит за вами.

— Но нам все равно в какие-то моменты нужна определенная объективность, потому что… даже не только объективность, а активность и понятие. Потому что я помню, как мы в Тольятти развивались, когда у нас были еще первые органы власти, и налоговая, и ФСБ, и когда все это были из тольяттинцев – мы настолько легко находили общий язык. Когда мы говорим: «Вы же понимаете, что это в целях развития Тольятти? – и ребята так, – Да, понимаем. – И тогда делай так». А когда все это управляется разными другими внешними силами, то уже… То есть, и совершенно понятно, что есть такое понятие: «итальянская забастовка». Это забастовка, когда ты работаешь чисто по инструкциям.

По правилам.

— По правилам. И ничего в жизни работать не будет. У меня там висит в коридоре картина одного художника, где написаны вот так: земля, на ней запрещающие знаки ГАИ и сверху спираль ДНК. А вот эта земля – высохшая, в трещинах. И когда я привожу людей, показываю: «Вот, посмотрите, что на картине изображено?». И вы знаете – ни один человек не ответил. А я говорю: «Если исполнять все запрещающие знаки – то жизни на земле не будет».

Жить вообще вредно.

— Получается да. И поэтому в этом отношении есть определенная, мы можем хотя бы иметь площадку, работать с Центральным банком. С другой стороны, мы пытаемся все-таки выработать еще и взаимоотношения, понимание банков, потому что реально, как я говорил, мы половина от «Сбербанка», или мы такие же, как «Сбербанк». Но если мы вместе. А для того, чтобы вместе, нужно опять иметь площадку для этого.

Да, и главное – игра по правилам все-таки.

— И главное – это игра по правилам. Мы когда вот этот начался супер-кризис реально, в декабре – круче, чем в 2008-м году, без всякого повода, все-таки ассоциация банков, лично Кобенко настояли на том, чтобы зампредседателя Центробанка приехал. И мы шесть часов с ним заседали, все банкиры и мы для того, чтобы остановить.

Кому-то, наверное, было выгодно сказать, что в Самарской области все плохо, что там все коррупция, все погибло и надо все убить.

— Было такое впечатление, что…

Что кто-то этого хотел.

— Мы даже письмо написали, что Набиуллина недооценила последствия обрушения банковской системы в Самаре для России. Вы понимаете, мы стояли в шаге от просто полного коллапса банковской системы Самарской области. Просто в шаге. Причем если бы мы не додавили за эти шесть часов и не оказали помощь банкам, то я думаю, что последствия мы бы до сих пор расхлебывали. А так…

Хорошо. Анатолий Порфирьевич, я с удовольствием участвую в разговоре с вами и понимаю, что можно много и долго говорить на все жизненно-важные темы. Но лимит есть лимит. И завершая этот наш финансовый обзор, финансово-экономический, скажем так. Вы – человек дисциплинированный. Безусловно, несмотря на то, что вы – человек самостоятельный, часто, наверное, не вписывающийся в какие-то правила, нормы и предписания. Но, тем не менее, вы – человек дела, человек дисциплинированный, выполняющий приказы, пытающийся найти смысл в этих приказах. Глядя из сегодняшнего дня, как мы вообще проживем самое ближайшее время, как вы думаете? Если хотите. Это личная оценка, вы можете ее не высказывать, если не захотите….

— Хорошо. С точки зрения Самарской области, или России? То есть, как мы проживем, исходя из точки зрения Самарской области. Определенное доверие к власти было получено тогда, когда мы посмотрели, как изменилось отношение… Я, причем, не из Самары, на самом деле из Тольятти. Как изменилось отношение к городу Тольятти. То есть, в последний год губернаторства Артякова город Тольятти получил 50 миллионов на ремонт дорог, рублей. В этот же год сменился губернатор, и Тольятти получил миллиард 150 миллионов на строительство дорог, и каждый год теперь получает. И мы увидели очень. Теперь-то я, может быть, это риторический вопрос: а куда же девались до этого деньги, если Тольятти давали 50 миллионов на строительство дорог.

Наверное, куда-то девались.

— А вчера я был на презентации хоккейной команды, которая играет в ХКЛ в Тольятти. То есть, мы настолько ощутили какое-то абсолютно четкое выстраивание. Потому что до этого предыдущий губернатор как раз закрыл нашу хоккейную команду, а это было, наверное, единственное, самое главное, самое активное участие народ принимал, развлечение в городе Тольятти – болеть за хоккейную команду. То есть, у нас новая команда, я не понимаю, конечно, как она начнет играть, потому что что такое команда? То есть, в этом отношении есть проблемы с ВАЗом и тяжело вот это. Но мы-то видим желание и возможности города, и ощущаются желания и возможности Самарской области – обогнать Казань, потому что это звучит непрерывно. А если обогнать – то значит все-таки развить малый бизнес, сохранить банки. Я немного контачу с Правительством, я контачу достаточно часто с Министром экономики. Вот, колоссальнейшая работоспособность и я думаю, что активность гораздо больше даже, чем у меня – у него, и направленная на развитие. И мне настолько верится, что…

Это даст результаты.

— Самарская область идет туда, куда надо. С Россией все сложнее. И я не вижу здесь противоборствующих сил. В России все равно существуют три экономических школы, каждый тащит в свою сторону. Одни говорят – развивать малый бизнес. Другие говорят, что нужно большие государственные проекты. Третьи говорят, что нужно все забросить, добывать нефть и газ и продавать на Запад, и дружить с Западом, а все остальное мы купим. Это гайдаровская идея. При этом, правда, и населения нам столько не надо, хватит и 50 миллионов. То есть, в России все сложнее. И в России есть внешние, как там, угрозы, и достаточно много. И Россия вынуждена создавать другие союзы и переориентировать себя с вот этой идеи…

Консолидации со всем миром в создание собственного.

— Или консолидация в другой мир. Потому что если посмотреть на Россию с точки зрения Запада, то у нас нет демократии. Хотя с ними тяжело спорить. Но если на нас посмотреть с точки зрения азиатского мира, то мы – супер-демократическая страна. Все же зависит от того, с какой стороны смотреть. Поэтому у нас просто самобытное… Какой лозунг? Верь в лучшее.

Ну, вера – это все-таки вера, понимаете, это вера…

— Вот, я вас поймал, оказывается. У нас на больнице, когда я был в «ФИА-банке», центральная больнице Автозаводского района, бывший ВАЗовский, висел лозунг: «Все будет хорошо». Но когда я стал банком, я по-прежнему помогаю пренатальному центру, роддому. Мы решили сменить «ФИА-банковский» на «Эл банковский» лозунг. Но в силу того, что тот же лозунг вешать нельзя, мы повесили новый лозунг: «Верь в лучшее». Вы знаете, месяца через три главврач мне звонит и говорит: «Давай сменим лозунг. – я говорю: – А что такое? – он говорит: Понимаешь, пришли психологи и говорят: «Твой лозунг не воспринимается народом. – Я говорю: – Почему не воспринимается народом? – Потому что раньше когда идет в больницу – или сам ложится в больницу, или проверяться, или идет к родственникам, написано: «Все будет хорошо». Ничего не надо делать. Все будет хорошо. А сегодня он подходит, у него болит, родственник лежит после операции, а там написано: «Верь в лучшее». Так это же надо верить, и что-то делать. «Верь в лучшее».

Я, хотите, в заключение вам скажу такой прикол. Я в Самаре живу уже больше 30 лет, я приехал в 82-м году в Куйбышев еще. И я помню, как меня поразило, на Самарской площади был институт «Оргэнерго», и огромная такая надпись была размещена на крыше: «Победа коммунизма неизбежна!». И я про себя, помню, подумал: «Какой ужас. Это же что же делать, «куда бечь», как этого избежать». Потому что это было время перемен, время перестройки, надежд других. И завершая этот разговор, я не зря этот привел пример, потому что я вижу, что вы – как раз тот человек, который не только призывает верить в лучшее, но все-таки и делает что-то для того, чтобы это лучшее было в реальности. Спасибо.

— Но это не значит, что коммунизм победит.

Это не значит.

— Спасибо вам.

Я благодарю вас за участие в нашей программе. Надеемся, что будут новые вопросы, будут новые встречи.

— Спасибо.

***

По теме

Back to top button