Майя Плисецкая в Самаре
Татьяна Самойлова поделилась подборкой публикаций в журнале PERFORMANCE, вспоминая знаменитую балерину: Майя Плисецкая, балерина от Бога, балерина на все времена, востребованная и танцевавшая на самых престижных сценах мира и ‐ очень мало ‐ в российской провинции. В Самару приезжала трижды. Первые два раза ‐ в 1997–98 гг. ‐ и в третий раз ‐ этим летом на Самарскую Ассамблею ‐ 2003, главными гостями которой и были она и Родион Константинович Щедрин.
Супруги успели сделать невероятно много – осмотрели город, пообщались с его обитателями, дали пресс-конференцию в ОАО КБ «Солидарность», приняли участие в интерактивном шоу, съездили в гости к воспитанникам хореографической школы имени М. Плисецкой в Тольятти и, наконец, рукоплескали Самарскому балету на вечере, посвященном юбилею Родиона Щедрина.
В первый свой приезд она вышла на сцену Самарского театра оперы и балета в чёрно-красном платье от Кардена, сотворённом персонально для неё, – в подарок, как и множество других костюмов, в том числе для балетов «Анна Каренина», «Чайка», «Дама с собачкой».
Майя Плисецкая:
– Эти платья были царским подарком художника высокой моды, а его имя, представьте, даже в афишах не упоминалось. Министерство культуры СССР запретило называть иностранца среди работавших над спектаклями. Пьера Кардена это не смутило, и я так ему благодарна…
Красный веер платья развернулся над сценой, как знамя балета, зал взорвался аплодисментами. А затем дивные экзерсисы и темы с вариациями сменяли одна другую, и во всех концертных номерах виден был почерк Майи – дерзость, отточенность, сознательное талантливое нарушение привычных канонов.
Майя Плисецкая:
…Сейчас у российской балетной школы уже нет приоритета, все научились танцевать, т.к. имеют возможность на видео отслеживать собственные достижения и совершенствоваться. Техника солистов балета стала безукоризненной, можно участвовать в конкурсах, учиться друг у друга.
Нам слишком долго внушали, что «Россия – родина слонов», но, когда мы начали сравнивать, многие потянулись за границу – за репертуаром, за правом танцевать «модерн». Из того, что делают сейчас наши танцовщики, ещё 20 лет назад половину бы запретили – если уж мне запрещали танцевать Кармен, говорили: «Это слишком эротично». Коммунисты не разрешали эротику. Они в шубах детей делали.
«Модерн» начинался в России – с Баланчина, Голейзовского. Даже знаменитые американские «гёрлс», которыми славился Голливуд, придуманы Голейзовским в 1916 году! А о том, что делают сейчас наши хореографы, критики дружно говорят: «Дал Запад…»
…Недавно я была председателем жюри международного балетного конкурса, на котором танцевали все – от классики до модерна. Появились очень интересные модерновые направления в танцах разных стран. Абсолютно новые – даже трюки были интересны. Появились новые, как теперь говорят, «продвинутые» солисты, мощные, безукоризненно владеющие своим телом, извлекающие из танца искры высокого духа. Таковы были китайцы. Именно китайский танцовщик завоевал золотой приз. Французам досталось серебро. Японцы отличались качеством особенно для меня дорогим – они гениально слушали музыку. Когда меня спрашивают, кого из современных молодых балерин я выделяю, мне хочется не имена называть, а ответить так: хороших балерин много, но я ценю исполнителей, которые слышат музыку – не просто слушают, а слышат.
…В продолжение темы будущего в мировом балете. Меня пригласили недавно в Японию помочь осуществить в какой-то степени забавный проект: мюзикл «Аида» с труппой, в которой танцуют одни девушки. Мужские партии тоже девушки будут танцевать. Мне кажется это интересно.
Родион Щедрин:
– Что ж удивительного? В Стокгольме мы видели «Кармен-сюиту» в исполнении мужского балета, в Кельне Кармен танцевал мужчина, и вообще балет имел несколько «гомосексуальный уклон». Забавно, но интересно. Раскрепощенность такая появилась.
«Кармен-сюиту» Р. Щедрин написал чуть ли не экспромтом – всего за три недели. Теперь это балетный «бестселлер» – где-нибудь на планете идет ежедневно.
Майя Плисецкая:
– А ведь из-за Кармен я всерьез хотела навсегда бросить балет. Мы с Альберто Алонсе выдержали целую войну за право на его показ зрителям. Комиссия во главе с тогдашним министром культуры Фурцевой запретила балет. Фурцева приказывала: «Майя, закройте ляжки!»… Вне всякой логики, ведь в балете «Лебединое озеро» она не требовала этого!
И только благодаря личному знакомству Альберто Алонсе с Фиделем Кастро балет был разрешен.
Так что и в жизни Большого театра, и в истории балета «Кармен-сюита» – значимая ступень.
И вновь возвращаясь к временам застоя:
…Был период, когда со мной даже не здоровались люди, хотели даже посадить в тюрьму – такие слухи до меня доходили. На меня строчили доносы, зять Хрущёва мне сказал позже:
– На вас были горы доносов.
Наверное, они и сейчас хранятся в архивах КГБ, но посадить МЕНЯ они не могли. Был бы шумный скандал, и это их сдерживало…
Была ли поддержка? Да, была. Чебукиани, известный балетмейстер, бывший много раз моим партнёром, всё время звал меня переехать в Тбилиси.
Но началась перестройка, все «невыездные» стали выездными, и мы, в конце концов, поселились со Щедриным в Мюнхене, в чужой квартире с чужими вилками…
Впрочем, одна собственность у нас есть: дача в Литве. Лет 20 назад балет «Анна Каренина» в Вильнюсе дожил до сотого спектакля, и они меня пригласили танцевать Анну в их театре. Мы со Щедриным поехали. Успех был невероятный, конная милиция охраняла театр, чтобы его не разнесли. Местные власти расчувствовались, нам предложили:
– А не хотите ли вы здесь дачу на озёрах?
Красивее этих озёр нет ничего в мире. Я была и в Швейцарии, и везде – нет. В Литве, где 300 озёр, красивее. Это просто рай на Земле. К тому же в Вильно родилась моя мама. «Так ещё и ваши корни тут?» – воскликнули они, и мы поехали на озёра. Одно место мне так понравилось, а лесник бывший там, говорит:
– Вам тут не разрешат, тут заповедник… Но сопровождавший нас высокий партийный чиновник возразил:
– Вам можно, я вам разрешаю. Вот с тех пор – летом в основном – мы там живём.
В этом году исполнилось 60 лет с тех пор, как Майя Плисецкая была официально зачислена в Большой театр после окончания хореографического училища.
Между прочим, в то самое время, когда Большой жил в эвакуации в Самаре, Майя – в Москве танцевала «за всех» Машу в «Щелкунчике», Фею Сирени в «Спящей красавице», Мирту в «Жизели». Ещё раньше, в 1942-м, впервые в концерте училища станцевала Умирающего лебедя Сен-Санса.
Когда-то давно Лев Друскин написал стихотворение о Лебеде Майи Плисецкой:
Бьётся лебедь в тоске человечьей,
Умирающий лебедь Сен-Санса.
Вот он сник в ослепительном свете,
Но взметаются крылья опять,
И по залу проносится ветер:
Не умру!
Не хочу умирать!…
Это и был главный дар Майи – вера, что её Лебедь бессмертен.
Уже 75-летний рубеж она перешагнула. Но какова сила жизни в этой хрупкой женщине! Какова магия творчества! Словно пьёт она живую воду из неиссякаемого источника. В недавнем интервью журналу «Балет» Майя Михайловна сказала: «Я не уйду со сцены, пока зрители хотят меня видеть».
На последнем своём юбилее она танцевала фрагмент из балета «Айседора» и поставленный для неё Морисом Бежаром танец на музыку Баха–Гуно «Аве Майя» (Ave Maya), на юбилее Родиона Щедрина в декабре 2002 г. повторила его, и мы могли видеть это по каналу «Культура».
Во время съёмок подготовки юбилейного вечера Родиона Щедрина оператор ТВ «подсмотрел»: Майя с красными веерами на запястьях выходит репетировать «Аве Майю». Родион Константинович стоит в кулисе. Майя просит приглушить свет, а он, глядя на неё влюблёнными глазами, говорит: «Майечка! Не надо так уж сильно убирать свет, я хочу, чтобы телезрители видели тебя…».
«К любви надо относиться СЕРЬЕЗНО»
Надежда Малыгина, балетмейстер Самарского академического театра оперы и балета:
– Балет к юбилею Родиона Щедрина был задуман год назад. «Даму с собачкой» посоветовал поставить сам композитор. Я этого балета боялась – слишком сложная музыка. Прочитала либретто – всего пять дуэтов чеховских героев о любви. И – никакого финала. Позвонила Родиону Константиновичу, попросила разрешения изменить либретто. Разрешил. И я стала фантазировать: главное – передать в танце чеховский сюжет, не сбиваясь на пошлость, ведь любовь – это всегда высокий полет двоих «на седьмом небе». Для любящих как бы меняется течение времени, вознося их к пределам Вечности, и я увидела в сценографии балета маятник – как знак иного, непривычного измерения.
Стала искать художника, способного передать это, создать «седьмое небо» на сцене.
Народный художник Грузии Теймураз Мурванидзе попросил привезти ему музыку балета – именно она многое для него определяла. Сказал: «Мне нравится и музыка Щедрина, и ваше либретто. Я берусь за эту работу».
Удачным оказался выбор солистки на роль Анны Сергеевны – Маша Тарноградская, несмотря на молодость, как-то сразу ухватила суть характера и начала работать в чеховском ключе. Вторую исполнительницу – М. Дворянчикову – зрители увидят позже. Алексей Турдиев (Гуров) тоже очень быстро включился в мир чувств, тонко и бережно описанных Чеховым.
Мы решили сцену близости чеховских героев перенести на ночную набережную Ялты, отгородив от публики легкой завесой ночи, но все-таки сделать как бы принародной. Им пришлось танцевать адажио на одном месте – труднейшая задача!
Друг без друга они не могли, их любовь была выше примитивных супружеских измен, выше греха в общепринятом понимании. Но страх, что обыватели, узнав о тайных встречах, непременно их осудят, подспудно жил в обоих, особенно в Анне Сергеевне. Отсюда – их беззащитность в привычном тусклом мире. И все же, все же! – любя, они неизменно возносились на «седьмое небо». Эта тема повторяется в финале, где мы попытались передать смысл евангелической фразы «Браки совершаются на небесах» – среди сверкающих звезд, при божественном свете.
Наше напряжение перед премьерой было огромным. Мы все, как школьники, держали экзамен перед самим композитором и примой-балериной, после которой в течение 18 лет никто не решался ставить «Даму с собачкой».
Я словно на эшафот шла. Такое же состояние было у тех, кто танцевал «Кармен-сюиту», поставленную народным артистом России Никитой Долгушиным ранее.
В антракте, посмотрев «Даму с собачкой», Родион Щедрин стал быстро-быстро листать либретто Н. Малыгиной, время от времени восклицая: «Смотрите-ка: все по Чехову! Ни одного отступления от смысла… Молодец! Умница! И каковы образы! Как точно психологически переданы в танце!»
Майя Плисецкая:
«Это нисколько не провинциально! Такое на столичных сценах не всегда увидишь. В «Даме с собачкой» вам удалось аккумулировать то, что и в нас с Родионом Константиновичем всегда подспудно жило. Спасибо! Мы получили огромное удовольствие!
Что же касается «Кармен», то я видела в этом балете не меньше пятнадцати солисток, но лучше вашей Кармен не было. Удивительно верный образ она создала».
Поясню, «она» – это Анастасия Тетченко, героиня которой – поначалу бесшабашная, озорная, даже несколько развязная, но всегда сексуально привлекательная уличная девчонка.
Когда же в ее судьбу вмешивается Рок (впервые в сцене гадания), Кармен начинает понимать, что любовь – это не игрушки и не шуточки.
Рок, черный и безликий (его блестяще танцует С. Воробьев), постановщик балета Н. Долгушин сделал одной из центральных фигур сюиты. Красное и черное – праздник Жизни и мрак Смерти – две туго сплетенные линии – как в испанском фламенко, как в повести Мериме «Кармен». Отсюда и роковая судьба Хозе (солист Александр Кузнецов).
Никита Долгушин:
– Я сознательно ставил этот вариант, ибо «крепка, как смерть, любовь» («Соломоновы притчи»), как смерть, непобедима. И мы, живущие, должны помнить об этом. Любое легкомыслие в любви, а тем паче предательство, грозит гибелью. К любви надо относиться серьезно.
Светлана СМОЛИЧ
Майя Плисецкая: «может быть, он – единственный во всем мире»
– Вы знали мужчин, которые могли бы быть для Вас идеалом?
– Что-то я таких не припомню. Разве что Родион Щедрин. Может быть, он – единственный во всём мире.
(Из разговора с М. Плисецкой)
Каждый человек по-своему уникален, но встретившись однажды с Родионом Щедриным, навсегда входишь в круг его магнетического обаяния – композиторского и человеческого. Впрочем, одно от другого неотделимо. И хотя композитор творит в одиночестве, что во многом определяет его характер, однако, вынося свои произведения на суд публики, он для начала общается с музыкантами.
Свидетельницей такого общения мне случилось быть, когда в Самарской филармонии несколько лет назад готовился авторский вечер Р. Щедрина. Репетиция в присутствии композитора – это всегда напряжённо и волнительно, но тогдашнее волнение исполнителей я бы назвала радостным, приподнятым, потому что свои замечания Родион Константинович делал легко, с юмором, и отзываться на них было легко… Меж тем звучала серьёзная музыка, один Концерт для виолончели с оркестром чего стоил!
И вот композитор снова гость Самары. Родной для него Самары.
Р. Щ. – Я здесь жил мальчишкой в эвакуации – на улице Красноармейской, 117.
Осенью 1941-го мы уехали из Москвы в числе последних, долго добирались под бомбёжками, а когда добрались, нас не сразу поставили «на довольствие», было очень голодно, и я вместе со своими ровесниками шастал по окрестным огородам в надежде найти случайно оставшуюся в земле картошку. «Улов» был невелик – 3 – 4 картофелины, уже прихваченные морозом, но и это радовало… Тогда я и представить себе не мог, что спустя много лет вернусь в Куйбышев (Самару) почётным гостем и официант в ресторане будет меня спрашивать: «Какую рыбу вам приготовить – сёмгу, судака, стерлядь?» И уж совсем было не представимо, что в Самару мы прилетим из Мюнхена, бывшего гитлеровского гнезда. Если бы мне, подростку, сказали, что я буду жить и работать в этом замечательном центре Баварии, я бы, наверное, долго хохотал… А вот живу и работаю. Иногда думаю: может быть, в марте 42-го, когда в Куйбышевском оперном я слушал Седьмую симфонию Шостаковича, это был особый для меня знак.
Сейчас по приезде в Самару мы с Майей Михайловной первым делом пошли к дому, где жил и дописывал свою гениальную симфонию Дмитрий Шостакович. Я был чрезвычайно удивлён, что на доме до сих пор нет мемориальной доски. Считаю, что это серьёзный прокол местной администрации в культурно-патриотической работе. В наши дни Шостакович – самый исполняемый композитор в мире, а уж в России память о нём должна жить в веках.
Когда Родиона Щедрина спросили о его новых работах и замыслах, за него вызвалась ответить Майя Михайловна, так как боялась, что Родион Константинович по скромности что-то упустит.
М. П. – Популярность Щедрина в мире так велика, что его юбилей длится уже добрых полтора года, а поскольку я теперь свободна, то могла следовать за ним и всё это слушать, смотреть. Ну, во-первых, опера по Лескову «Очарованный странник». Её поставил художественный руководитель дирижёр Нью-Йоркской филармонии Лорин Маазель. Это было феноменально! Опера на полтора часа без антракта, трое солистов – меццо-сопрано, бас и тенор исполняют по нескольку партий. Сам дирижёр был в восторге от оперы и плакал от радостного волнения, когда публика неистовствовала в конце спектакля, вызывая и вызывая артистов на поклоны… Прекрасна была композиция с Владимиром Ашкенази на музыку Щедрина, в которой звучали стихи Мандельштама и воспоминания о нем А. Ахматовой.
Когда мы поселились в Мюнхене и об этом узнало издательство «Штосс», центральное музыкальное издательство Европы, они обратились к Щедрину с просьбой написать для них пару вещей. С тех пор Родион Константинович написал по их заказу 40 произведений, и в каждом из них я открывала Щедрина для себя заново – так это интересно звучало.
Очень жаль, что россияне не слышали и половины этой музыки, а когда дойдет до России опера «Очарованный странник», – одному Богу ведомо.
Раньше-то у нас «не пущали» многое в искусстве по идеологическим соображениям, а сейчас другая беда – ни у кого нет денег на осуществление творческих замыслов…
Что же касается Щедрина, и замыслов, и заказов у него сверх головы. Хватило бы жизни все это исполнить.
Светлана СМОЛИЧ
*